Уголовное преследование в банкротстве используют все чаще. С помощью него можно выявить контролирующих должника лиц, найти и сохранить их активы. А если повезет, директор компании-банкрота сам выдаст свое имущество, испугавшись перспективы заключения. Но несмотря на все преимущества такого инструмента, эксперты все же советуют дважды подумать, прежде чем писать заявление.
Уголовное преследование довольно популярный инструмент, когда речь заходит о банкротстве компаний. Последнее время его используют все чаще, потому что ни «субсидиарка», ни взыскание убытков зачастую не приводят к реальному пополнению конкурсной массы, говорит партнер Пепеляев Групп Юлия Литовцева.
Уголовный кодекс предусматривает три специальных «банкротных» состава: «Неправомерные действия при банкротстве», «Преднамеренное банкротство» и «Фиктивное банкротство» (ст. 195–197 УК). Но, как показывает практика, эти статьи не пользуются особой популярностью. По статистике Судебного департамента при ВС, в прошлом году по ним осудили всего 34 человека. При этом ни одного не наказали за фиктивное банкротство.
Дела по этим статьям обычно возбуждаются по заявлениям арбитражных управляющих. Другим лицам правоохранители, как правило, отказывают, объясняет небольшое число обвинительных приговоров советник Bryan Cave Leighton Paisner (Russia) LLP Антон Гусев. Кроме того, сами по себе конструкции «банкротных» норм, по словам эксперта, довольно сложны с точки зрения уголовного права.
Поэтому следователи предпочитают использовать «проверенные» статьи УК: 159 («Мошенничество»), 160 («Растрата»), 201 («Злоупотребление полномочиями»), 330 («Самоуправство»), замечает Руслан Зафесов из АБ Забейда и партнеры . Если же среди кредиторов есть ФНС, то, как правило, параллельно банкротству идет уголовное дело о неуплате налогов (ст. 199 УК), добавляет Давид Кононов из юркомпании Лемчик, Крупский и Партнеры .
В поле зрения правоохранителей чаще всего попадают, конечно, руководители компаний-банкротов (генеральный директор, исполнительный орган), но не только. «Уголовка» может грозить и учредителям, и конечным бенефициарам, предупреждает партнер Инфралекс Станислав Петров.
Особо крупное мошенничество (ч. 4 ст. 159 УК) вменяют, к примеру, Дмитрию Мазурову, бывшему совладельцу Антипинского НПЗ, который в 2019 году признали банкротом. В основу обвинений лег кредит Сбербанка на $29 млн. Следствие считает, что предприниматель скрыл от банка данные о неблагополучном финансовом состоянии завода, а потом присвоил кредитные средства. Также Мазурову инкриминируют особо крупную растрату (ч. 4 ст. 160 УК) и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (п. «а» ч. 3 ст. 111 УК).
По другому делу об особе крупной растрате проходит бывший владелец банка «Югра» Дмитрий Хотин. В 2017 году банк признали несостоятельным. По мнению правоохранителей, бизнесмен вместе с председателем правления «Югры» Дмитрием Шиляевым, президентом Алексеем Нефедовым и директором филиала в Москве Ниной Черновой похитили у банка 23,6 млрд руб. Они якобы выдавали заведомо невозвратные кредиты подконтрольным Хотину фирмам.
От «уголовки» не защищены также главные бухгалтеры, коммерческие и финансовые директора, которых нередко привлекают в качестве соучастников, обращает внимание Кононов.
Выявить КДЛ и удержать активы
Уголовное преследование в банкротстве далеко не всегда используется по своему прямому назначению — для привлечения виновного лица к ответственности. Зачастую его инициаторы преследуют иные цели. К примеру, выявление контролирующих должника лиц (КДЛ).
Людей «в форме» боятся больше, нежели судей в мантии, поэтому первым охотнее выкладывают информацию о том, кто, как и при каких обстоятельствах давал обязательные указания.
Давид Кононов
К тому же правоохранителям доступны такие средства сбора доказательств контроля и вывода активов, которыми не могут воспользоваться участники банкротного процесса. Поэтому неудивительно, что последние несколько лет основным доказательством фактического контроля в делах о несостоятельности служат «уголовные» материалы (например, № А53-32249/2015), обращает внимание Петров.
Если же КДЛ известны, то их уголовное преследование может быть эффективным способом пополнить конкурсную массу, говорит Литовцева. Под угрозой лишения свободы такие лица куда охотнее выдают свое имущество, до которого обычно сложно дотянуться (например, имущество, оформленное на третьих лиц).
Если контролирующее лицо все же откажется «делиться» своими активами, у правоохранителей есть немало инструментов для их оперативного поиска, замечает Зафесов. Когда же такой поиск завершится успехом, добиться ареста найденного имущества в уголовном процессе куда проще, нежели в арбитражном, добавляет Виталина Степанова из АБ Казаков и партнеры .
Важно помнить о рисках
Несмотря на все достоинства «уголовного» инструмента, порой его использование может сыграть злую шутку с кредиторами. Во-первых, существует риск отказа в возбуждении уголовного дела, особенно при плохо подготовленном заявлении. В таком случае несостоявшийся обвиняемый может в дальнейшем ссылаться на то, что его действия проверили следователи и не нашли в них ничего предосудительного, предупреждает Кононов.
Во-вторых, уголовное дело может сильно затянуть банкротный процесс. Если правоохранители изымут документацию должника, то процедура фактически встанет. Без бумаг нельзя ни выявить подозрительные сделки, ни взыскать «дебиторку», обращает внимание Кононов. Кроме того, довольно популярная мера в уголовных делах — арест имущества должника, замечает Степанова. Снять ограничение до вынесения приговора крайне сложно, а реализовать арестованное имущество невозможно. В итоге банкротная процедура может затянуться еще на несколько лет.
К тому же никто не отменял ответственность за заведомо ложный донос. Поэтому стоит задуматься дважды, прежде чем подавать заявление.
Станислав Петров
