В СМИ нередко всплывают новости о многомиллиардных судебных исках к бывшим топ-менеджерам крупных российских банков, попавших под санацию Центробанка. В действиях руководителей кредитных учреждений суд зачастую не находит криминальной подоплеки или мошеннического сговора, например, выдачи заведомо невозвратных кредитов. Однако особая интерпретация новой поправки в закон о банкротстве, похоже, позволяет автоматически нагружать банковских специалистов материальной ответственностью.
Цепь резонансных событий этой осенью открыло дело в отношении руководства «Московского индустриального банка», который проходит санацию с января прошлого года, когда ЦБ потребовал от банка сформировать дополнительные резервы в размере 11 млрд рублей. Однако в отношении 18 топ-менеджеров, руководивших МИнБанком до введения временной администрации, суд вынес решение взыскать почти 200 млрд рублей, что стало абсолютным рекордом в подобного рода делах и беспрецедентным событием для финансового сектора в целом.
Требовать удовлетворения подобных исков стало возможным благодаря введенной в 2018 году поправке в п. 5 ст. 189.23 Закона о банкротстве. Новелла определила новый вид убытков категорией «расходы Банка России». Теперь миллиардные иски к топ-менеджменту складываются следующим образом: в качестве невосполнимых потерь — расходов — учитываются начисленные на двадцать лет вперед проценты в размере ключевой ставки на сумму средств, выделенных из Фонда консолидации банковского сектора в капитал санируемого банка. Проще говоря, это доходы, которые ЦБ мог бы получить от использования средств на санацию банков на коммерческих условиях.
Между тем заложенный в этой новой норме механизм привлечения к ответственности вызывает массу вопросов.
Обязанность контролирующих лиц возместить кредитной организации причиненные их виновными действиями убытки существует давно. Действительно, за вывод средств вкладчиков в офшоры, если бы он имел место, надо отвечать по всей строгости закона. Однако с «расходами Банка России» эта логика не работает.
Особенности актуального законодательства таковы, что процедуре оказания финансовой помощи кредитной организации посредством внесения Банком России средств в капитал предшествует решение регулятора об уменьшении уставного капитала банка до 1 рубля. Таким образом, Банк России «избавляет» кредитную организацию от прежних «неэффективных» собственников и, докапитализируя банк, становится его единственным акционером.
В прежних нормах закона была заложена простая экономическая логика. Получивший нового акционера в виде всесильного регулятора банк истребует с прежних контролирующих лиц реальные убытки по всем случаям выдачи заведомо невозвратных кредитов, возвращенные средства пополняют капитал, и все удовлетворены — и банк, и регулятор, получающий источник для возврата потраченных на докапитализацию средств.
Встает резонный вопрос — а нужна ли эта новая норма, когда и старый закон содержал все необходимые инструменты, чтобы «вылечить» всех пострадавших? Получается, что одни и те же убытки надо взыскивать два раза? А как же вечный римский принцип non bis in idem («не дважды за одно и то же»)?
Но это еще самое очевидное. Понять невозможно, откуда взялась формула, где расходы надо начислять на 20 лет вперед по ставке рефинансирования? Различные должностные лица ЦБ неоднократно разъясняли, что, восстановив капитал, Банк России планирует продавать прошедшие санацию банки.
Тогда почему же «расходы» умножаются аж на 20 лет вперед? Тем более что за эти 20 лет актив подразумевает получение прибыли, как и его продажа новому инвестору. Однако в законе все эти моменты никак не учитываются.
Между тем на примере решения в отношении менеджеров МИнБанка видно, что первая практика применения новой нормы на поставленные выше вопросы не отвечает, а напротив — ставит массу новых.
Действительно, сама по себе сумма предъявленных требований заставляла думать, что в банке — преемнике Промстройбанка СССР — выявлено нечто противозаконное. Однако в действительности никаких криминальных историй в решении арбитражного суда не зафиксировано.
Более того, в тексте 27-страничного документа вообще не упомянут ни один плохой актив, не констатируется ни одного случая выдачи невозвратных ссуд или каких-то иных существенных нарушений менеджеров банка. Из текста вообще непонятно, кто из менеджеров что именно совершил, за что должен возместить регулятору 198 с лишним миллиардов.
Особенно интересно, что под «замес» попали даже менеджеры, покинувшие банк еще в начале 2016 г., то есть за три года до введения временной администрации. Получается, что новая поправка может судить «назад», взыскивая расходы на 20 лет «вперед»?
Да, в решении суда перечислен ряд предписаний регулятора о реклассификации активов, но разве ухудшение финансового положения заемщиков не может быть вызвано объективными причинами? Тем более что ситуация в экономике и особенно в банковской сфере на протяжении последних лет была совсем не идеальной.
Получается, что новая норма работает против менеджеров банка «на автомате», не выясняя есть ли среди них действительно виноватые? Расходы на санацию должны оплачивать они по ставкам, которые им определил ЦБ.
Между тем все это сильно не вяжется с существующей много лет практикой привлечения к субсидиарной ответственности, когда бремя возмещения убытков ложится на контролирующих лиц только тогда, когда доказано, что именно они своими действиями довели до неплатежеспособности.
За последние несколько лет ушли со сцены сотни банков. И многие из них вели бизнес вполне добросовестно. И потеряли его отчасти из-за реализовавшихся рисков, а отчасти, наверное, из-за проводимой политики по «зачистке банковского сектора».
В такой ситуации много ли квалифицированных менеджеров финансового рынка захотят связать себя с работой в банке, если за поражения при неизбежных рисках можно стать банкротом на всю жизнь? Приходится констатировать: приведенная практика упрощает материальное взыскание с менеджеров организаций, а ее распространение не способствует развитию предпринимательского поля в экономике. В отношении привлечения к ответственности без соблюдения процедур, позволяющих «отсеять» невиновных, у нашей страны, к сожалению, богатый негативный исторический опыт.
Думается, пока подобная карательная судебная практика не нанесла вполне конкретный ущерб банковской отрасли, экономике в целом, необходимо заново привлечь внимание экспертов к поправке в закон о банкротстве для внесения в нее корректировок, которые вычленят из новой нормы разрушительное воздействие.