Институт банкротства в России неэффективен: бюджетные деньги тратятся, заседания проводятся, а результат для экономики практически нулевой. Изменить ситуацию могло бы решение трех проблем: независимости арбитражных управляющих, нормальных правил проведения торгов и законодательного разрешения вопроса с аффилированными лицами, их ролью и степенью участия в банкротстве. Так считает судья Верховного суда (ВС) Иван Разумов. В своем интервью журналу «Закон» он рассуждает также о важности разъяснений ВС и объясняет, почему не согласен с тем, что решения экономической коллегии ВС не влияют на судебную практику. Ниже приведены главные цитаты из интервью, чтобы быстро познакомиться с его содержанием. Полную версию читайте в сентябрьском номере журнала «Закон».
О неэффективности банкротства
«По данным Федресурса, доля удовлетворенных требований в делах о банкротстве сегодня составляет порядка 5%. 70% должников вообще не имеют активов, а 20% оценочной стоимости — это средняя цена продажи имущества на банкротных торгах. То есть экономически институт банкротства очевидно неэффективен. А сколько при этом тратит на него государство? Даже если взять только судебную систему, можно увидеть, что банкротные дела составляют 30% нагрузки на экономическую коллегию Верховного Суда. Примерно такой же процент наблюдается и в судах первой инстанции. Иначе говоря, бюджетные деньги тратятся, заседания проводятся, а результат для экономики практически нулевой. Хуже того: мы вынуждены отрывать на рассмотрение этих дел судей, рассматривающих дела, которые влияют на экономику положительно. В итоге арбитражный суд превращается в некий конвейер по рассмотрению банкротных дел, что сказывается на качестве рассмотрения обычных дел.
<…>
«У нас нет трех очень важных вещей: независимости арбитражных управляющих, нормальных правил проведения торгов и, наконец, законодательного разрешения вопроса с аффилированными лицами, их ролью и степенью участия в процедурах банкротства. Решение этих трех проблем в комплексе позволит повысить эффективность процедур и снизить нагрузку, а впоследствии, может быть, и задуматься о расширении реабилитационных процедур, показатели которых сегодня тоже крайне низкие — лишь незначительное число дел завершаются восстановлением платежеспособности должника».
Об арбитражных управляющих
«Мне кажется, что, исходя из действующего законодательства, арбитражный управляющий должен быть менеджером, который анализирует ситуацию, складывающуюся у должника, в том числе проверяет обоснованность требований и высказывает по ним профессиональное суждение, а потом отстаивает свою позицию в суде.
Пассивный арбитражный управляющий — это все равно что директор, оставляющий оценку предъявляемых обществу требований на усмотрение суда. Вряд ли такой директор будет пользоваться поддержкой акционеров. Тем не менее арбитражные управляющие сейчас нередко ведут себя именно так: оставляют решение вопроса по спорному требованию на усмотрение суда и своей позиции не имеют. Я думаю, что с этой ситуацией надо бороться, потому что вознаграждение управляющим выплачивается именно за деятельность, не за бездействие.
<…>
К сожалению, постоянные изменения законодательства привели к тому, что вопрос о назначении арбитражного управляющего, в сущности, отдан на откуп собранию кредиторов. Суд в большинстве случаев теперь только проверяет соответствие управляющего определенным критериям. В результате независимых управляющих у нас не так много, к сожалению.
<…>
Арбитражный управляющий должен быть готов принять того должника, которого ему предлагают. Иначе может получиться так, что под управление неопытного специалиста попадет крупный многоуровневый холдинг. В этом смысле мне нравится предложение Минэкономразвития ранжировать арбитражных управляющих и должников таким образом, чтобы в зависимости от стоимости активов, положения на рынке и иных показателей должника случайный выбор проводился среди тех арбитражных управляющих, чей рейтинг позволяет работать с должником этого уровня. При этом будут учитываться стаж, опыт, процент удовлетворенных требований, количество жалоб на действия управляющего. Эти критерии можно обсуждать.
<…>
Арбитражный управляющий должен быть не вправе отказываться от ведения дела о банкротстве гражданина. Законодателю стоит задуматься над этим, потому что цель банкротства граждан состоит не столько в удовлетворении требований кредиторов и продаже имущества, сколько в так называемой социальной реабилитации, в том, чтобы дать человеку шанс освободиться от долгов и начать с чистого листа. И уж если арбитражный управляющий избрал этот род деятельности, он должен нести всю нагрузку, связанную с выполнением функции социальной реабилитации гражданина. В то же время нужно будет предусмотреть, так же как и у адвокатов, гарантии оплаты его труда.
<…>
Установленная в законе минимальная оплата труда финансового управляющего неадекватна тому объему работы, которая должна проводиться в рамках дела о банкротстве гражданина. С одной стороны, мы бережем гражданина и кредиторов от издержек, но, с другой стороны, низкий уровень оплаты создает риск появления неких неформальных договоренностей о компенсации этой выпадающей заработной платы, которые негативно отражаются на ходе всего дела о банкротстве, что, по-моему, гораздо хуже влияет на экономику и общество в целом, чем честное рассмотрение вопроса о компенсации оплаты труда арбитражного управляющего».
Об аффилированных лицах в банкротстве
«Арбитражный суд всегда видит только плохую ситуацию: если дело попало к нему, значит, финансирование, которое предоставлялось аффилированными лицами, не сработало и привело к негативным результатам. А те случаи, когда такие решения действительно вывели предприятие из кризиса, до суда не доходят. Мне кажется, что экономический блок Правительства должен определить, что нам требуется на данном этапе. Хотим ли мы сказать, что большинство попыток спасения через финансирование приводят к провалу? Что экономика в них не нуждается, поскольку издержки, связанные с включением таких кредиторов в реестр и их намерением вывести активы должника, превышают положительный эффект от тех случаев, когда предприятиям все же удалось выйти благодаря этому из кризиса?
Придерживаясь мягкой модели субординации, связанной с рисками, которые возникают при финансировании в кризис, законодатель жестко определяет условия, когда должник в лице руководителей или коллегиальных органов управления обязан обратиться в суд с заявлением о собственном банкротстве под угрозой субсидиарной ответственности. Например, если почитать ст. 9 Закона о банкротстве, то мы увидим, что такая обязанность возникает при малейшей проблеме на предприятии. Так, если появился признак неплатежеспособности, т.е. недостаточности денежных средств для расчета с кредиторами, должник обязан обратиться в суд — даже несмотря на то, что объем активов в целом позволяет ему рассчитаться по всем долгам и нужно только какое-то время для того, чтобы продать с этой целью, скажем, непрофильный актив. Другой пример — предъявление иска об обращении взыскания. Если обращение взыскания на имущество существенно осложнит деятельность должника, он должен заявить о собственном банкротстве.
<…>
Если руководитель и контролирующие акционеры обязаны соблюдать установленный законом стандарт поведения, то применительно к субординации это означает, что попытка финансирования будет квалифицироваться как обход закона и принятие на себя риска того, что предприятие из кризиса не выйдет. Весь январский Обзор[1] посвящен разным аспектам возложения на финансирующее лицо риска отклонения от стандарта поведения, когда вместо обращения в суд с заявлением о собственном банкротстве или к арбитражному управляющему для проведения реабилитационных процедур принимается решение о финансировании.
Второй аспект касается субсидиарной ответственности. Закон довольно строго определяет основания ответственности за неисполнение обязанности по обращению в суд с заявлением о собственном банкротстве в виде возникновения солидарных долговых обязательств контролирующих лиц. И мы в Постановлении Пленума о субсидиарной ответственности[2] разъяснили, что руководитель может быть освобожден от ответственности, если у него был разумный план выхода из кризиса, выполняя который он рассчитывал погасить долги перед кредиторами. В данном случае вины руководителя в возникновении новых долговых обязательств не будет, а значит, не будет и основания для привлечения его к ответственности.
<…>
Нужно понимать, что полезно для экономики России. Если ей полезнее финансирование в кризис, то законодатель должен ограничить субординацию в каких-то случаях, освободить финансирующее лицо от соответствующих рисков. Если же мы считаем наиболее типичной ситуацию, когда финансирование в кризис не приводит к восстановлению платежеспособности, собственник довольно часто приходит к выводу, что вкладывать дальше бессмысленно и надо забрать то, что было вложено раньше, противопоставив свое требование кредиторам, и эта ситуация наносит ущерб экономике в целом, то законодатель должен пойти по пути выбора модели рисков либо полной субординации. Но это, повторю, не дело суда, это должен решить законодатель. И решить таким образом, чтобы было понятно, как нужно выходить из кризиса.
<…>
Сегодня я не вижу у суда возможности принять решение на основании каких-то других критериев, кроме критерия финансирования в кризис, под которым мы понимаем ситуацию, описанную в ст. 9.1 Закона о банкротстве. Задача суда сводится только к оценке доказательств того, было ли такое финансирование предоставлено и имелся ли кризис на предприятии. Суд не может оценивать целесообразность выбранной модели, поскольку суд — это не предприниматель».
Банкротство группы лиц
«Институт банкротства группы лиц во многом упростит жизнь за счет ведения одного реестра, объединения активов и т.п. Но как учесть при этом интересы всех кредиторов, неясно.
Если бизнес искусственно «разбит» на несколько организаций и в глазах потребителей, контрагентов все они выглядят как одно образование — тут с точки зрения банкротства решение простое: как говорится в известном произведении, «взять все, да и поделить». Если же организации группы действуют на разных рынках, то, наверное, не совсем правильно забирать активы у кредиторов, скажем, в сфере сельского хозяйства и отдавать их кредиторам из области металлургии. Прямых оснований для объединения конкурсных масс и составления единого реестра здесь не будет. Поэтому технически этот институт сложный и, думаю, требует разработки единого закона, в котором будет прописано, в каких случаях группа лиц банкротится как одно лицо, а в каких — нет.
<…>
В принципе, современное российское право позволяет нам сказать, что формально разные, но связанные лица являются по сути одним лицом и должны банкротиться в рамках одного дела, если имеется явное злоупотребление конструкцией юридического лица, его имущественной самостоятельностью и ограничением ответственности. Но для принятия таких решений нужно, чтобы арбитражный управляющий был помощником суда, и мы призываем их к этому, ведь, если подумать, мы делаем одно общее дело».
О сальдировании и зачете
«Вопрос, является ли сальдирование зачетом, не имеет отношения к банкротству. Можно бесконечно обсуждать его в научных статьях, но для практики он роли не играет. Как раз для того, чтобы не развивать в судебном акте эту глубоко научную дискуссию, мы использовали термин «сальдирование».
Нам важно понять, имело ли место предпочтительное удовлетворение требований одного из кредиторов или нет. Очевидно, что если банкроту кто-то поставляет наполовину гнилой виноград и получает за него только половину цены, то это не является получением с предпочтением. Те, кто нас критикует, предлагают следующую модель отношений: покупатель гнилого винограда оплачивает 100%-ную стоимость товара и после этого на 50% становится в реестр. Мне кажется, что это неправильная точка зрения, исходя из магистральности обязательств одного поставить товар надлежащего качества и другого оплатить надлежащего качества поставленный товар. Поэтому в своих определениях мы не задавались вопросом о том, являются ли действия по уменьшению цены недоброкачественного товара зачетом или нет. Мы говорим, что эти действия, которые мы условно назвали сальдированием, очевидно не являются действиями по получению предпочтения в исполнении обязательств по сравнению с другими кредиторами.
Нельзя заставить платить полную стоимость за криво построенный дом, за поставку недоброкачественной вещи. И действия кредитора, требующего уменьшения цены по договору в связи с недостатками товара/услуги, за которые отвечает должник, не являются действиями по получению предпочтения.
В этом суть нашей позиции».
Арестный залог
«До реформы Гражданского кодекса говорили о недействительности продажи арестованного имущества, и кредитор защищался в обычном ходе развития событий: нет банкротства, есть обычное исполнительное производство, активов достаточно для того, чтобы рассчитаться, налагается арест на имущество должника, который, чтобы не платить, продает это имущество. Благодаря конструкции недействительности сделки кредитор получал актив и за счет него — удовлетворение. После реформы законодатель сказал, что сделка должника с арестованным имуществом действительна. А в качестве некой компенсации, для восстановления баланса интересов в пользу ущемленного кредитора, признал за этим кредитором права залогодержателя по такому имуществу. В ситуации банкротства устанавливать за такими требованиями приоритет было бы странно.
Вообще, законодатель очень часто менял подходы к положению залоговых кредиторов. У нас был период, когда залоговый кредитор получал приоритет только после возникновения залога. Такое регулирование казалось мне понятным: вступая в договорные отношения, ты оцениваешь риски и смотришь, какие активы есть у контрагента. Наличие того или иного актива может быть принципиальным моментом при заключении сделки. И законодатель логично говорил, что если решение о вступлении в договорные отношения было принято исходя из наличия необремененного имущества, то последующая обремененность имущества не должна давать приоритет залоговым кредиторам перед тем, кто дал предоставление при наличии свободного для реализации имущества.
Потом законодатель понял, что надо стимулировать развитие финансовых рынков, поскольку без этого экономика не будет развиваться достаточно интенсивно. И этим принципом справедливости пожертвовали, сказав, что залог из договора или закона дает кредитору приоритет в любом случае, т.е. независимо от того, когда он возник. Если законодатель хочет пойти дальше, он волен принять решение по поводу арестного залога, которое скорректирует нашу практику».
Влияние Верховного суда на судебную практику
«С точки зрения экономического правосудия важна определенность правил игры: предприниматель должен знать, что если события будут развиваться так, то итог судебного спора будет таким и только таким. Разъяснения Пленума, на мой взгляд, эту задачу решают.
И особенно важны они в ситуации, когда законодатель принимает противоречащие друг другу нормы, когда одна и та же ситуация по-разному регулируется разными правовыми актами. Если разъяснения Пленума устраняют эту неопределенность, то их польза очевидна и отказываться от них, наверное, преждевременно. Они уберегают суды от ошибок.
<…>
Сейчас правовые позиции судебных коллегий не могут являться основанием для пересмотра судебной практики, поскольку они решают немного иные задачи, — этот подход подтвержден Конституционным Судом[3]. Что же касается прецедентных решений, то для них нужны чистые дела, где магистральным является один конкретный вопрос права. Но таких дел мало. Не потому, что мы их не передаем на рассмотрение, а потому, что Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда пересматривает судебные акты при наличии существенных нарушений норм права, которые привели к невозможности иным образом защитить права заявителя. В подобных делах всегда стоит комплекс взаимосвязанных проблем, и выделить из них одну зачастую просто невозможно. Более того, когда мы решаем сразу комплекс вопросов, решение второго вопроса зачастую зависит от того, как был решен первый. Кстати, отсутствие дел, где стоял бы только один узкий вопрос, особенно ярко проявляется в банкротной практике (одним из немногих исключений стал спор, в котором было принято решение по арестному залогу).
Поэтому нам нужен фильтр, который позволял бы отбирать из всего этого массива именно практикообразующие дела и черпать из них практикообразующие выводы. Эта задача сегодня решается путем обобщения судебной практики и публикации тематических обзоров, в основе которых лежат конкретные дела, но в каждом из них выбран один конкретный правовой вопрос, который следует осветить. И я не вижу большой разницы между обзором судебной практики и прецедентным подходом.
Разъяснения Пленума при этом иногда работают на опережение, и это тоже важный момент, который стоит учитывать. Например, мы довольно оперативно сработали с субсидиарной ответственностью».
О работе экономической коллегии
«Говорить о том, что судья приходит в зал судебного заседания, заслушивает стороны и только после этого включает голову, было бы лукавством. Конечно, какая-то позиция на момент рассмотрения уже формируется, складывается некое видение проблемы, с которой судья выходит в процесс. Может ли сторона на это видение повлиять? Да, она может преподнести проблему с другой стороны, так, что это изменит решение судьи. Такие случаи встречаются. При этом нельзя говорить об изменении позиции, высказанной при передаче дела на пересмотр, — при передаче дела позиция не высказывается.
<…>
То, что мнение судебной коллегии Верховного Суда никак не влияет на судебную практику, — неправда. Это влияние вытекает из инстанционности нашей судебной системы. Любой суд субъекта РФ при возникновении сложности с решением того или иного вопроса прежде всего смотрит, как бы решил проблему апелляционный суд, поэтому постановления апелляционных судов в определенной мере являются практикообразующими для судов субъектов. Подходы окружного суда, в свою очередь, влияют на апелляционные суды, и избегать этого влияния не нужно. За единообразие судебной практики в свое время бился и Высший Арбитражный Суд, на той же позиции стоит и Верховный Суд».
[1] Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с установлением в процедурах банкротства требований контролирующих должника и аффилированных с ним лиц (утв. Президиумом ВС РФ 29 января 2020 года).
[2] Постановление Пленума ВС РФ от 21 декабря 2017 года № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве».
[3] Постановление КС РФ от 17 октября 2017 года № 24-П «По делу о проверке конституционности пункта 5 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Д.А. Абрамова, В.А. Ветлугаева и других».