Бедность населения — одна из главных социальных характеристик России, на фоне которой меркнут все славословия об исконном русском «победоносии», «святости» и тому подобное. Плохо то, что мы и сами привыкли к тому, что бедны в богатой стране и пытаемся защититься, приукрасить этот не делающий чести ни стране, ни ее гражданам факт. Дескать, зато… Когда-то «мы делали ракеты, а также в области балета были впереди планеты всей». Теперь и с этим проблемы. Что дальше?
Если кто-то решит, что последует текст, клокочущий, как «пепел Клааса», то я вынужден его сразу разочаровать. Писать о привычке к громадной социальной несправедливости как образу жизни великой страны, знавшей сокрушительные и кровавые революции, — значит не писать ничего нового. А что же в этой теме можно найти нового?
Спросите американца, если, конечно, удастся такого повстречать, как у него дела, и почти наверняка услышите: «Все отлично!» — и невольно позавидуете его дантисту, увидев разом все 32 зуба. Задав тот же вопрос соотечественнику, рискуете услышать увлекательный рассказ о том, как он героически бьется с гнетущими его со всех сторон разного рода бедами и напастями. При этом американец вполне может оказаться странствующим студентом-безработным, а соотечественник — успешно делающим карьеру чиновником.
Вставная сценка понадобилась для того, чтобы подчеркнуть: социальный портрет России одной бедностью, конечно, не исчерпывается. Да, она решительно наступает, и Минфин вовсе не случайно в своей последней трепанации бюджета-2020 и на 2021–2023 годы сделал именно борьбу с бедностью главным социальным приоритетом за счет, в частности, урезания расходов даже на образование со здравоохранением. Но есть на этом портрете и другие краски и образы.
На противоположном бедности полюсе — неуклонно растущее поголовье миллиардеров, к которым вплотную примыкает высшее чиновничество, окруженное материальными благами неясного происхождения. Но и это давно и всем известный факт, характеризующий специфику построения государственной пирамиды российской власти.
Самое любопытное — между этими полюсами. Вот цифры. По августовским данным ЦБ, долги россиян перед банками и микрофинансовыми организациями достигли рекордного в XXI веке уровня — 19,9 трлн рублей. Этот рекорд — оборотная сторона продолжающегося уже не первую пятилетку сокращения, по официальным данным Росстата, реальных располагаемых доходов населения. Трагичная статистика, потому что за ней — массовый рост личных банкротств и скатывание на социальное дно. Перспективы же роста реальных доходов пока, увы, не просматриваются.
А вот совсем другие цифры. По данным того же ЦБ, на конец 2019 года банковские депозиты россиян уверенно переваливали за 30 трлн рублей. С тех пор началось иго коронавируса, которое несколько поистрепало эту сумму, но все равно депозиты со значительным отрывом перевешивают сумму долгов россиян.
Что из этого сопоставления следует? Российский ответ столетней давности хорошо известен: отнять у богатых и поделить среди бедных. К чему все это привело, известно из истории: к рекам крови в Гражданской войне, приучившей и власть, и народ к кровопусканию, что активно практиковалось и в мирное время (хотя истребление «кулаков», «вредителей», «врагов народа» — характеристики продолжавшейся Гражданской войны). Тем не менее стоит признать: и до сих пор этот ответ не утратил своей популистской привлекательности. Что является еще одним доказательством того, что популизм — плохой проводник в будущее.
А есть ли хороший проводник? Радикализирующееся социальное расслоение против рынка и реформ, за популизм. Но попробуем найти еще что-нибудь и для начала снизим пафос. Обратим внимание на то, что сумму денег, лежащих на банковских депозитах, размывает не только падение доходов, которое на значительную часть держателей этих депозитов, скорее всего, не распространяется. ЦБ постоянно снижает свою ключевую ставку. Банки этому, с одной стороны, радуются: они могут «покупать» деньги дешевле. С другой стороны, снижение ставки ЦБ приводит к снижению доходности тех самых депозитов, владельцы которых все активнее ищут новые сферы более прибыльного вложения своих свободных денег. Ну и что же в этом хорошего?
Налицо «принуждение» к росту финансово-экономической грамотности населения. Ведь среди держателей депозитов точно не одни акулы финансового бизнеса, которые кого угодно сами могут многому научить. Одно дело, когда эта грамотность — некий факультатив, о котором талдычат со всех официальных трибун, хотя спрос на соответствующие знания остается небольшим (чтобы держать деньги на депозите какого-то госбанка, вероятность краха которого минимальна, не надо быть финансово грамотным, хватит и здравого смысла). Эти знания, что называется, на будущее или вовсе ориентированы на детей. Но совсем другой эффект наступает, когда встает вопрос о собственных деньгах и их инвестировании прямо сегодня. Тут знания осваиваются с совсем иной скоростью и отдачей. И сейчас мы входим именно в такой период.
Кто-то скажет: рост финансовой грамотности — конечно, хорошо, но это лишь островок в море окружающей всеобщей бедности, социальный эффект минимален. Все так, но о социальном эффекте сказано еще не все.
Давайте вернемся на широкое социальное поле. Почему рыночные реформы в России непопулярны сейчас, как, впрочем, и в 1990-е, и в 2000-е, и в 2010-е? Почему их критики с призывами использовать «лучшее из прошлого» становятся звездами Интернета и ТВ-шоу?
Главный ответ — у рыночных реформ в России не было и нет социальной поддержки за исключением краткого периода эйфории самого начала строительства новой России. Можно искать причины в проведении приватизации, когда главной целью фактически стало вовсе не создание широкого социального слоя мелких акционеров-собственников (который мог бы рыночные реформы поддержать), а скорейшая передача контроля над крупнейшими предприятиями тем, в ком тогдашняя власть видела союзников и опору в борьбе с угрозой «коммунистического реванша». А можно просто признать: проводники рыночных реформ с самого начала окрестили себя «политическими камикадзе», а вскоре были низведены до роли наемников-профессионалов чуть ли не со стороны, они вовсе не являлись представителями некой политической силы, имеющей запас прочности в лице социальной поддержки значительной части российского населения. В таких условиях их роль безальтернативно незавидна. Реформаторы как были, так и остаются чужаками.
Реформы же по-прежнему нужны. Только они, а вовсе не ставка на геополитическое возрождение (без экономической основы спекулятивное), могут помочь России прекратить отставание в технологической и социальной сферах, а значит, обеспечить своим гражданам достойное будущее. Реформам же нужна социальная поддержка. Появление или масштабное расширение числа мелких акционеров, или — шире — субъектов финансового рынка, чье благополучие напрямую зависит от состояния этого самого финансового рынка, от степени адекватности действий ЦБ и правительства, от собственной финансовой грамотности, — это и есть объективно обусловленные шаги к формированию социальной поддержки проведения рыночных реформ. А именно они и есть хороший проводник в будущее.
