В нашей практике сезон 2019–2020 ознаменовался целым рядом резонансных и интересных кейсов, большинство из которых прямо или косвенно связано с иностранным элементом. По результатам своего разрешения и вступления в силу решения судебных органов требуют признания и исполнения на территории иностранных государств.
При организации исполнения решений российских судов зарубежом мы отмечаем несоответствие и коллизии между нормами международного права (например, bilateral treaty), т.е. межгосударственных договоров о правовой помощи по гражданским делам и национальных законодательств стран-подписантов этих договоров.
Мы представляем интересы клиентов как взыскателей, сопровождаем процедуры экзекватуры в том числе на основании bilateral treaties и считаем крайне необходимой дискуссию о направлениях устранения противоречий или унификации правовых норм на международном и национальном уровнях.
Например, противоречат друг другу положения двустороннего латвийско-российского договора и национального гражданско-процессуального законодательства Латвии относительно порядка организации исполнения решения российского суда (российское национальное законодательство, при этом, вообще не содержит описания данного порядка; порядок подачи документов для процедуры признания описан исключительно в акте Федеральной налоговой службы, который был посвящен вопросу о недопустимости взимания сборов и пошлин при подаче таких документов взыскателями).
Так, Договор о правовой помощи между Российской Федерацией и Латвийской Республикой от 1993 года и Гражданский процессуальный закон Латвийской Республики (ст. 638) содержат разный порядок подачи заявления о признании: первый предусматривает направление ходатайства о признании в суд, вынесший решение, которое далее препровождается по дипломатическим каналам (через Министерство юстиции РФ и МИД РФ), второй — подачу заявления в суд по месту исполнения (напрямую в латвийский суд).
Особый интерес также представляют положения Договора между СССР (Российской Федерацией) и Республикой Кипр о правовой помощи по гражданским и уголовным делам от 19.01.1984 г.
Учитывая, что правовая система Республики Кипр сочетает в себе возможность использования не только законодательства (включая акты международного права) как источника права, но и правового прецедента – на практике взыскатели также могут столкнуться с рядом особенностей при реализации своих прав.
В случае наличия bilateral treaty, для признания решения российского суда в большинстве юрисдикций поданное взыскателем ходатайство о признании препровождается по государственным и дипломатическим каналам (Министерство юстиции РФ, МИД РФ, МИД страны исполнения, компетентный суд страны исполнения). Сроки данной процедуры не регламентированы, и поэтому, как правило, процедура экзекватуры может занять от одного до трех лет.
Как известно, отсутствие межгосударственного соглашения не препятствует признанию и исполнению решения – в таком случае решение может быть признано на основании принципа международной вежливости и взаимности.
С таким порядком в первую очередь сталкиваются истцы в рамках судебных процессов с участием сторон из Соединенного Королевства и США, с которыми у России нет соглашений о правовой помощи.
Несмотря на общий фон политических взаимоотношений между странами, решения по-прежнему признаются. Однако, очевидно, что широта и неопределенность этого принципа позволяет порой пренебрегать им по субъективным причинам или в конкретном кейсе.
Еще одной юрисдикцией с «особым» правовым режимом признания решений российских судов является Турецкая Республика. Россия и Турция по-прежнему не подписали соглашение о правовой помощи, хотя проект готовился и обсуждался не раз.
Таким образом, истцы, желающие признать вынесенное в их пользу решение в Турции вынуждены обращаться в турецкие суды за признанием, что значительно осложняет процедуру исполнения. При этом, российской и турецкой сторонами соблюдается принцип cautio judicatum solvi согласно Hague Convention 1954, участницами которой являются обе страны.
Создание единого документа, например, в форме конвенции, протокола обсуждается юридическим сообществом в качестве одного из способов достижения определенности в вопросах признания решений иностранных судов.
Одной из форм унификации норм международного права о взаимном признании решений стала Луганская конвенция о юрисдикции и приведении в исполнение судебных решений по гражданским и торговым делам (2007), которая не только заменила собой содержание ранее заключенных соглашений о правовой помощи между странами-участницами, но и обобщила положения о признании решений судов (courts) и трибуналов (tribunals).
Однако, силу реального инструмента регулирования общественных отношений Луганская конвенция приобрела лишь на территории Европейского Союза, среди стран-членов ЕС, ратифицировавших её. Хотя, согласно прямому предписанию самой Луганской конвенции к ней могут присоединиться и государства, не являющиеся членами Европейского Союза (Article 1, clause 3: «In this Convention, the term «State bound by this Convention» shall mean any State that is a Contracting Party to this Convention or a Member State of the European Community»), в отличие от Регламента (ЕС) № 1215/2012 от 12 декабря 2012 г. (Брюссель I bis) о подсудности и признании и исполнении судебных решений по гражданским и торговым делам, нормы которого действуют исключительно на территории Европейского Союза.
Все указанные выше казусы, обстоятельства и коллизии свидетельствуют о необходимости унификации процедур признания, четкой регламентации их порядка, сроков и результатов. Достижение этой цели возможно, как посредством заключения региональных соглашений (таких как, например, Минская конвенция, Луганская конвенция) или устранения коллизий между нормами международного и национального права.
Казалось бы, при такой коллизии ответ очевиден, нормы, содержащиеся в ратифицированных государством актах, подлежат преимущественному применению так как обладают высшей юридической силой на основании прямого предписания Конституции Российской Федерации. Но когда в одном кейсе сталкиваются принципы lex specialis derogat generali и lex superior derogat legi inferiori: какой принцип имеет приоритет?
Конфликт этих принципов возник при разрешении коллизии между нормой международного права, обладающей высшей юридической силой (ст. 21 межгосударственного соглашения Латвийской Республики и Российской Федерации) и нормой российского законодательства о банкротстве, которую можно считать специальной для спорных правоотношений. Наш ответ был дан и поддержан судами высших инстанций. (см. дело о банкротстве № А40-251578/16-177-295, определение Арбитражного суда города Москвы от 28.09.2018 г., законность и обоснованность которого подтверждена вышестоящими инстанциями, в том числе Определением Верховного Суда Российской Федерации от № 305-ЭС18-20160 (4) от 21.05. 2019 г.)