70% компаний идут в банкротство вообще без активов, в остальных случаях самое ценное имущество часто оказывается в залоге у банка. Как помочь рядовым незалоговым кредиторам, которые практически ничего не получают, ответил начальник управления обеспечения процедур банкротства Федеральной налоговой службы Константин Чекмышев. Он рассказал о внутренних инструкциях ФНС о банкротстве, проблемах торгов и «субсидиарки», а также объяснил, почему ЕГРЮЛ может быть «обманом всех».
— Как бы вы охарактеризовали практику применения закона о банкротстве?
— Закон о банкротстве постоянно улучшается, и это оправданно. Но пока, по большому счету, он будет безупречно работать только когда никто не злоупотребляет правами. А практика сейчас смещена в сторону интересов недобросовестного должника. Мы знаем об этом не понаслышке, потому что участвуем в большинстве процедур, которые ведутся в стране. 70% должников вообще без активов — это данные нашей внутренней статистики, они совпадают и со статистикой ЕФРСБ (Единого федерального реестра сведений о банкротстве). Понятно, что банкротство в такой ситуации может быть нужно только для того, чтобы списать долги и исключиться из реестра. А если имущество есть, оно, по нашим данным, продается в среднем за 20% от рыночной стоимости (иными словами — в пять раз дешевле). Как эта цена определяется – вопрос отдельный, но цифра сама по себе красноречива.
— Чаще считают, что банкротство, наоборот, прокредиторское.
— Если было бы так, то число банкротств не росло бы на 5-10% из года в год стабильно вне зависимости от экономической ситуации. Это популярная, выгодная должнику процедура. Незалоговым кредиторам чаще всего почти нечего получить за счет классической конкурсной массы — основных средств должника. По статистике нескольких лет в результате возвращается в среднем не более 10 % долгов.
— Можно ли это как-то исправить?
— Возврат долга должен быть неотвратимым. В тех самых 70% случаев, когда у должников нет и не было активов, почти единственную возможность что-то вернуть дает субсидиарная ответственность контролирующих лиц должника. Но сейчас для этого нужно запускать сложную процедуру банкротства, тратить на ее много времени и денег. А суть, между тем, довольно проста: кредиторы, которым причинили ущерб определенные лица, пытаются возместить убытки с этих лиц, у которых что-то есть, а не с компании, у которой ничего нет. Для этого нужна юридическая процедура вне банкротства.
— Сейчас она есть?
— Ст. 53.1 Гражданского кодекса позволяет привлекать к ответственности «контролирующих» лиц за убытки, причиненные компании, во внебанкротном порядке (правда, практика по ней минимальна). Предъявить требования могут само юридическое лицо или его участники (учредители).
— Вы считаете, такое право должны получить и кредиторы?
— Да. Если законодатель примет решение внести такие изменения. Речь, конечно, не идет о том, что чтобы карать учредителей просто за то, что они учредители – их вину нужно будет доказывать. Еще должно быть очевидно, что другими способами с компании получить нечего. Об этом говорят, например, акт судебного пристава-исполнителя, что активов нет, или отказ суда возбуждать процедуру банкротства по этой же причине. Еще один случай — когда компанию исключили из ЕГРЮЛ с долгами как недействующее лицо, то есть менеджмент бросил организацию и отказался решать вопросы с кредиторами.
Уже после интервью, 30 ноября 2016 г., вступили в силу поправки в Налоговый кодекс, которые позволят взыскивать налоговые долги компании с «физических лиц, которые связаны с фирмой» (см. «Налоговые» долги компаний будут взыскивать с учредителей и акционеров»).
— Как поставлена работа по сопровождению процедур банкротства в налоговых органах? Есть ли методики?
— Мы претворяем в жизнь концепцию по повышению эффективности процедур банкротства и в ее рамках выпустили отдельные методички – по субсидиарной ответственности, оспариванию сделок, взысканию текущих платежей, инициированию банкротств и так далее. В последней мы описываем территориальным органам весь процесс подготовки к процедуре. Много дел идет по результатам налоговых проверок. Если налогоплательщик хотел уклониться от уплаты налогов, но его вывели на свет, он часто стремится избавиться от таких долгов уже через банкротство. Методичка гласит, что к этому надо готовиться заранее, если видно, что если компания не сможет погасить возможные начисления – например, она закредитована или у нее недостаточно свободных активов. Тогда мы заблаговременно, уже в ходе выездной проверки начинаем следить за движением активов, собирать документы для оспаривания сделок, привлечения к субсидиарной ответственности.
— Приносит ли это результаты?
— Да. Раньше мы не всегда были готовы ко всем возможным злоупотреблениям, разбирались с ними, когда все уже случилось – часто это не позволяло своевременно отреагировать, выдержать все процессуальные сроки [оспаривания сделок и пр. – Право.ru]. А за 9 месяцев 2016 года собираемость налогов в банкротствах выросла в два с лишним раза – по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.
— Говорят, что ФНС – один из самых жестких кредиторов. Так ли это?
— Смотря что под этим понимать. Если дисконт должнику – да, здесь мы не уступаем, поскольку ограничены законом. Но можем участвовать в примирительных процедурах. Если должник стремится расплатиться с государством, а не уклониться от обязательств, мы готовы идти на рассрочку. В этом году мы получили по результатам мировых соглашений в 5 раз больше, чем в прошлом. Должники, видя, что просто списать долги не удастся, все чаще готовы по ним платить. Это возможно и до введения процедур банкротства, и посредством мировых соглашений с помощью обеспечений под будущие платежи.
— А может ли налоговая инспекция участвовать в «тактических маневрах» других участников банкротных дел, например, занять с ними согласованную позицию?
— Бывают случаи, когда голосуем консолидированно. Объединиться чаще всего предлагают системные крупные кредиторы – банки, естественные монополии. Впрочем, мы рассматриваем все предложения — оцениваем, насколько это отвечает нашим интересам, интересам бюджета.
— Насколько активна налоговая инспекция в банкротствах?
— Сейчас мы нацелены более активно участвовать в судебных делах, особенно в тех, которые значимы для судебной практики.
— Каковы, на ваш взгляд, основные проблемы банкротства в России?
Я назову две. Одна из них – это непрозрачность конкурсных процедур и их недоступность широкому кругу лиц. Все знают, что есть торги в банкротстве, на которых можно что-то купить с каким-то дисконтом, но что именно — неизвестно. А продаваться могут недвижимость, автомобили, даже предметы быта. Но чтобы узнать об этом лоте, вам придется изучить массу номеров печатного издания, сайт ЕФРСБ, причем многие объявления просто непонятные и толком не дают представления о товарах. Системы простого и удобного поиска имущества в банкротстве просто нет. А дальше — еще одна проблема — забюрократизированная процедура торгов. Она сложная, потому что нацелена на борьбу со злоупотреблениями. Но эта сложность бьет в обратном направлении: не-специалисты в банкротстве просто не смогут купить товар – даже при большом желании. В результате не возникает спроса – и это одна из причин, по которым имущество продают по бросовым ценам. Кто действительно знает о торгах? Арбитражный управляющий, который может находиться под чьим-то влиянием (например, кого-то из кредиторов), другие кредиторы, то есть те, кто имеет возможность влиять на торги. Непрозрачность процедуры позволяет им сговориться. Кроме того, должники, которые желают воспользоваться «преимуществами» торгов, часто для этого добросовестно уходят в несостоятельность. Банкротств было бы меньше, если бы не удавалось «вытащить» активы за бесценок.
— А вторая проблема банкротства?
Ее я уже называл: контролирующие лица пока слишком часто уходят от долгов. Если подробнее, суды применяют «субсидиарку», но реальные взыскания редки. Сплошь и рядом привлекаются к ответственности «номиналы», а реальные бенефициары уходят «под воду». Сложно доказать их связь с компанией, если она неочевидна. Но именно это сейчас в приоритете у налоговиков. Мы сознательно обязали территориальные органы при подаче заявления о субсидиарной ответственности четко определить, кто потенциальный ответчик, чем он владеет, за счет чего будет последующее взыскание. Иногда это возможно лишь в ходе оперативно-розыскных мероприятий, с помощью правоохранительных органов. Как показывает практика, важными могут быть в том числе и показания свидетелей, которые скажут, что на самом деле бизнесом управлял не какой-то кипрский офшор, а конкретный человек.
— Если они скажут это в арбитражном суде, он, скорее всего, оценит это очень сдержанно.
— У наших арбитражных судов зачастую просто нет таких механизмов, как, например, у судов системы общего права [Великобритании и т. д. – Pravo.ru], чтобы устанавливать объективную истину. Там, если человека вызвали в суд, а он не явился, ему будут грозить неприятности вплоть до уголовного преследования. У нас, если субсидиарный ответчик не явился на заседание, не дал пояснения и не раскрыл информацию о своих активах – его просто не привлекут к ответственности по этой причине. У нас нет жесткости, редко наказываются лжесвидетельства или замалчивание, фальсификация доказательств.
— Это не слишком суровые меры?
— Бизнес должен быть прозрачным. Но сейчас даже в ЕГРЮЛ очень часто не указывают реальных собственников, бенефициаров. Это может быть в некотором смысле обманом всех, не только государства. И причина недоверия предпринимателей друг к другу. Я заключаю с тобой сделку, но не знаю, что в итоге: заплатишь ты мне, уйдешь в банкротство, просто исчезнешь? Поэтому ФНС, как и другие кредиторы, заинтересована, по сути, в одном — в открытости и добросовестности бизнеса.
Беседовала Евгения Ефименко.
